На прошедшем в Дагомысе съезде журналистов была озвучена идея учредить звание «Заслуженный журналист России». Есть же у нас заслуженные деятели науки, искусства, заслуженные работники сельского хозяйства. Но журналисты подобными статусными званиями не избалованы. Мой собеседник Владимир Рязанов в журналистике более 40 лет. Работал и в поле, и в горячих точках. Корреспондент Саратовского облтелерадио, собкор ЦТ СССР, затем ВГТРК «Останкино», заместитель главного редактора «Саратовских вестей», корреспондент «Российской газеты». Сегодня он – председатель Большого жюри Саратовского регионального отделения Союза журналистов.
- Владимир Васильевич, с чего начался ваш путь в журналистику?
- Вообще я должен был стать советским дипломатом. Поступал в МГИМО, но с треском провалился. Добрые люди посоветовали поступить в Саратове на какую-нибудь гуманитарную специальность, а потом попытаться вернуться в столичный вуз. Аттестат у меня был почти отличный (немного не дотянул до медали), и я был готов, как говорится, идти «и в физики, и в лирики». В общем, погулял я с друзьями по Москве, приехал в Саратов и поступил в СГУ на филфак. Тяга к литературе у меня с детства. Кроме того, я окончил саратовскую среднюю школу №76, где работал блестящий педагог и директор, как мы называли его, «наш Макаренко», Михаил Григорьевич Галицкий. Он и прекрасные учителя сумели «заразить» любовью к литературе и истории. В 1964 году я стал студентом отделения газетных работников филфака СГУ. Кстати, в университете тоже повезло – я и мои однокурсники получили благодаря неустанным трудам филфаковской профессуры лучшее по тому времени классическое высшее образование.
- Что можете рассказать о работе на ТВ?
- Это золотая страница моей жизни! После окончания университета я попал на телевидение. Год отработал в редакции информации, после чего в качестве поощрения меня перевели в редакцию пропаганды. Но тут не сложилось. Я, комсомолец, отправился делать программу о работе партии на ниве сельского хозяйства. Время было не очень удачное, особых работ в полях не велось. Ну, сняли мы чабана, отару овец, еще кое-какую натуру. Когда на репетиции увидели, как я рассказываю о работе партийной организации на фоне жующего на переднем плане козла, в эфир программу не пустили. Меня же сначала отправили в отпуск, а потом за «профнепригодность» перевели в редакцию народного хозяйства. Я попал в отдел промышленности. Тут, можно сказать, и встал на крыло. Живая, интересная, понятная работа: я общался с изобретателями, с умнейшими людьми, производственниками. Делал тележурнал «Горизонты науки». Там рассказывалось об инновациях. Вышло несколько передач, и тут звонок, меня вызывают в Обллит. Замечу, в советские времена эта серьезная организация занималась охраной гостайны, научных и промышленных секретов и цензурой. Общение с самим руководителем было коротким. Мне было сказано четко и ясно: несмотря на все официальные справки, разрешающие эфир, если случайно какой-то секрет, представляющий хоть какую-то тайну, будет раскрыт, сядут не те, кто выдавал справки, а я. Ну, поговорили – в Обллите галочку поставили о проведенной профилактической беседе, а я продолжил работать. Журнал выходил в эфир, все было нормально – каких-то еще «наездов» цензуры не было.
- Но потом вы стали работать уже на центральное телевидение?
- Не сразу. Появилась программа «Время» на ЦТ, и это был настоящий прорыв в отечественном информационном вещании. Престиж и востребованность информационной службы взлетели на небывалую до того высоту. На областном телевидении прошла реорганизация, и я снова оказался в редакции информации. Состав был в основном молодежный, ребята подобрались творческие, амбициозные. Ведущих репортеров нас там было двое – Гриша Нерсесян и я. Главным редактором назначили замечательного журналиста Анатолия Зотова. И вот что он придумал, чтобы повысить градус творческой конкуренции. Раз за разом репортажи Григория ставились мне в пример, как образцовые, и наоборот – мои работы назывались лучшими, когда Гриша получал очередное задание у главного редактора. В результате этой нехитрой комбинации мы оба, закусив удила, гонялись по всей области в поисках интересных новостей. Потом разобрались что к чему, и уже работали спокойно, в свое удовольствие. О деньгах не думали, бились за то, чтобы стать профессионалами. Как раз перевод в редакцию подготовки программ и передач на Центральное телевидение и Всесоюзное радио стал своего рода признанием того, что молодой журналист из информационных «пеленок» вырос и готов к серьезной работе. Кстати, всего на телевидении я проработал 21 год, 8 из них в этой редакции и еще четыре года в качестве собкора Центрального телевидения и ВГТРК «Останкино» по Саратовской области.
- Вы рассказывали, что были в Нагорном Карабахе в разгар межнационального конфликта…
- Это было в конце 80-х, на пике перестройки. Я приехал в Москву. Идет видеозапись моего сюжета в программе «Сельский час», и тут меня по громкой связи вызывают к главному редактору программы «Время». Получаю задание – срочно ехать в Степанакерт. Я об этом городе до той поры ничего и не знал. Бегом в библиотеку – оказывается это столица Нагорно-Карабахской автономной области (НКАО). Еще нашел несколько коротких заметок в прессе о том, что там неспокойно. Как оказалось, это было началом конфликта между Арменией и Азербайджаном из-за этой территории. Проживали там преимущественно армяне. Однако тогда административно НКАО была в составе Азербайджанской ССР, а карабахцы хотели воссоединиться с Арменией.
В 1987 году ситуация резко обострилась. В качестве ЦУ мне было сказано, что общаться на месте я должен исключительно с генералами МВД или КГБ. Такая вот секретность. Перелет планировался через Ереван, либо через Баку. Но мы прилетели в Кировабад, где нас никто не ждал. Группа пять человек, куча кофров с телевизионной аппаратурой. Отправился в местное отделение милиции. Представился, сразу позвонили в КГБ, нам сказали – ждать. Поздно вечером нас на «Рафике» встроили в колонну машин, на которой полк внутренних войск перебрасывался в Степанакерт. Эта ночь навсегда осталась в памяти. Мы ехали по горной дороге, на перекрестках стояли БМП с десантниками. И это в советской стране, где дружба народов – аксиома, а все люди – братья.
То, что дело совсем плохо, я начал понимать, когда, провожая нас в Кировобаде, полковник КГБ (на минуточку – член КПСС) сказал на прощание: «Да хранит вас Всевышний!». И вот мы приехали в Степанакерт. Ночь, ни одного огонька, только собаки лают. Мне сказали, кто из военных заберет нашу телевизионную группу в случае срочной эвакуации. Подъехали к гостинице, долго стучали в дверь. Когда нам открыли, картина была не для слабонервных: наспех одетые мужчины, женщины, дети со слезами на глазах. Они думали, что эту ночь уже не переживут.
- Насколько сложно было работать в таких экстремальных условиях?
- Общаться с людьми было сложно. Поначалу они просто отворачивались от нас, руки за спину и ни одного слова не вытянешь. Но мы все равно работали, хотя результат порой получали неожиданный. Такой случай был. Записали интервью с начальником транспортного отдела одного из предприятий Степанакерта Ваняном. Помню дословно, в интервью он сказал: «Мы готовы жить в мире и дружбе с азербайджанским народом при условии справедливого решения карабахского вопроса». Вечером того же дня смотрю репортаж в программе «Время» и слышу: «Мы готовы жить в мире и дружбе с азербайджанским народом». И все. Точка. В Москве сюжет перемонтировали. После этого Ваняну посыпались угрозы, как со стороны активистов из Баку, так и со стороны ультра-патриотов из Еревана. Человек не виноват, а ситуация для него сложилась патовая. Тогда решил пойти на местное телевидение и объясниться публично. Настоял на прямом эфире, зная «козни» видеозаписи. Объяснил, что произошло недоразумение – техническая накладка. В результате человека, можно сказать, вытащили из «огня». После этого случая, нам стали доверять. В общей сложности было четыре командировки в НКАО. Я с благодарностью и уважением вспоминаю людей и этот удивительной красоты горный край, где мне довелось быть свидетелем и очевидцем событий, которые, к сожалению, впоследствии переросли в вооруженное противостояние Армении и Азербайджана.
- Вы же были в Армении после того самого страшного землетрясения?
- Треть территории республики оказалась в зоне землетрясения, тысячи погибших, десятки тысяч без крыши над головой и это в условиях начавшейся зимы. Спасатели, добровольцы приехали со всех концов страны. Кстати, и наши саратовские строители восстанавливали порушенное стихией. Своя задача была у нас – телевизионщиков. Александр Тихомиров тогда возглавлял бригаду журналистов ТВ. Договорились – снимаем только реальные ситуации, конкретную работу по спасению людей. Как бы трагично не выглядела телевизионная картинка, никакой авторской цензуры – даем все как есть. Всякого рода штабы и прочие совещания – по минимуму. И этот честный журналистский подход сработал. Такой факт. Западные СМИ ставили в эфир не только нашу телевизионную картинку с места катастрофы, но и тексты. В истории советского телевидения это случилось впервые. И такая открытость, в том числе способствовала поступлению гуманитарной и технической помощи из-за рубежа. Все старались помочь, чем могли. Главпочтамт в Ереване был завален посылками со всей страны. Пенсионерки от Владивостока до Калининграда вязали теплые свитера и слали в Армению. Довелось мне в те дни в районе Спитака встретить студентов МГИМО, в который я когда-то пытался поступить. Ребята, как сейчас принято говорить, работали волонтерами: помогали разбирать завалы, восстанавливать дома в сельской местности.
- Жалеете, что не стали дипломатом?
- Я благодарю судьбу за годы репортерской работы. Я навсегда усвоил урок, который мне преподали мои учителя, а их было много настоящих профи, - уважать факты, отвечать за достоверность информации в любой ситуации. К сожалению, сегодня журналистику фактов и смыслов нередко замещает «журналистика» вымыслов и домыслов. Это все равно, что пытаться поставить пирамиду на ее вершину: не удержится – все равно рухнет. Впрочем, у каждого поколения российских журналистов были свои жесткие вызовы, на которые они искали честные профессиональные ответы. Надеюсь, найдем и мы.
Ольга ЛЕТУВЕТ