Известный саратовский актер Игорь Абрамович знаком даже тем, кто ни разу не был в театре: кто-то знает его по работе на «Русском радио» (где голос Абрамовича звучал на протяжении 17 лет), кто-то – по многочисленным мероприятиям, которые запоминались во многом благодаря харизматичному ведущему... Буквально на днях Игорь Абрамович отпраздновал очередной день рождения – чем не повод обратиться к «былому и думам»?
- Ты вырос в семье актеров. Родители каким-то образом влияли на выбор профессии?
- Действительно, мои родители играют до сих пор, хотя уже и очень взрослые... Они и не отговаривали, и не направляли. Я первый раз на сцену вышел, когда мне было полтора года – у меня уже пятьдесят лет сценической деятельности.
- То есть другие варианты и не рассматривались?
- Да нет, варианты были, конечно. Я в школе занимался баскетболом, можно сказать, профессионально. Учился в музыкальной школе по классу фортепиано, закончил музыкальное училище как тромбонист. Занимался рок-музыкой, у нас была своя группа «Рок-Ералаш из провинции».
- Но желание стать актером проявилось только после отчисления с курса Александра Галко. Это был порыв – «сейчас я вам покажу»?
- Да нет, «показывать» после отчисления за профнепригодность, согласись, очень оригинально. Кафедра ведь та же. Я отучился год, ушел в армию, потом вернулся уже к другому мастеру – Римме Ивановне Беляковой. После отчисления я приходил на факультет – там стояло фортепиано, я садился и пел песни. Там у меня остались друзья, подруги. А когда они сдали экзамены, мы вместе поехали в пионерский лагерь и отпахали там всю смену вожатыми. На том курсе, кстати, был и Сергей Барышев, который сейчас снимается в сериале «Тайны следствия».
А потом одна из моих однокурсниц «отрабатывала» в консерватории, мыла полы. И она упросила Римму Ивановну вернуть меня в консерваторию. С Риммой Ивановной мы до сих пор в дружеских отношениях, она потрясающий педагог и порядочный человек, что редкость. Я ее очень люблю.
После консерватории мы с двумя однокурсницами поехали в Пензенский молодежный театр. Во многом на это решение повлияло то, что в Пензе живет мой сослуживец Миша Ссорин – этакий авантюрист, но добившийся определенных высот в предпринимательстве. Тогда обещали, что скоро там отстроят театр – его не отстроили до сих пор. И через полтора года мы вернулись сюда, попросились к Юрию Петровичу Киселеву. Правда, он сказал, что шансов у меня нет: «У нас уже есть актеры вашего плана, но я не могу вам запретить показаться». И мы на показе в малом зале ТЮЗа устроили целое часовое шоу – чего только не делали! Юрий Петрович нас вызвал, помолчал и сказал: «У меня нет шансов, вы такие наглые, что я вас беру». А потом, уже в период работы в ТЮЗе, меня позвали в «Балаганчикъ». С Юрием Петровичем у нас была договоренность, что если основной работе мешать не будет, то никаких проблем.
На радио меня позвали в 1999 году. Я сделал демо-запись голоса, отдал ее, и мне сказали «Сегодня вечером – в эфир». Во время первого эфира у меня все ходило ходуном, это было что-то страшное. А потом уже как-то все потекло... Вообще на радио раньше было интереснее: у нас было много пусть маленьких, но игровых программ. А мне интересны именно игровые программы – это всегда интерактив. Сейчас у нас из саратовских программ остался только «Стол заказов». А в то время у меня однажды было десять эфиров в день! Правда, богаче я от этого не стал...
- Различается специфика работы в театре юного зрителя и во «взрослых» театрах – «Балаганчикъ», «Версия»?
- Так сейчас театр юного зрителя – это театр «Версия»! Мы там взрослых спектаклей не играем практически вообще. На них театр в основном и зарабатывает. Мы ведь поменяли площадку – из ГЦНК переехали в бывший кинотеатр «Темп», теперь у нас просторная сцена, большое помещение, в связи с чем для многих спектаклей нужны новые декорации. А что касается юной публики... Процитирую Юрия Петровича Киселева: «Для детей надо играть так же, как для взрослых, только лучше». Если на сцене происходит что-то искреннее, эмоциональное, дети всегда реагируют.
- А работа на радио не была ли тоже своего рода театром? Это ведь тоже в каком-то смысле нахождение в образе, поддержание контакта с публикой...
- Понимаешь, в чем дело – в «Версии» я играю роль. В «Балаганчике» в спектаклях, которые я ставлю, драматургии, сюжета изначально нет – драматургию мы пытаемся делать сами, проводить какие-то мысли. А на радио есть определенный контекст – формат радиостанции, в котором я должен существовать. Раньше у нас было больше свободы. Сейчас, например, слушать ведущих очень скучно. У нас это называлось «радостный рахит» - когда все счастливы и ничего не происходит. Все смешалось: раньше можно было отличить радиостанцию не только по репертуару, но и по ведущим. Сейчас десять станций – никакой разницы. Я одно время еще подрабатывал созданием рекламы для «Радио Рокс». Так мы вообще все писали вживую! Дима Гражевич – директор радиостанции – был очень хорошим пианистом и клавишником в моей группе. Он играл на клавишах, я был у микрофона.
В общем, работа на радио – это существование в определенном характере радиостанции. Скажем, на «Русском радио» девиз - «Все будет хорошо!», и приходилось себя выдергивать как-то, потому что я не имею права выходить в эфир в плохом настроении. Но определенные колебания все равно допускались – иногда эфиры становились чуть лиричнее. Я для себя все это определял как чувство здорового цинизма, что мне близко и в жизни. Поэтому когда мне предлагали стать хедлайнером на других радиостанциях, я отказывался: мне нравится стиль «Русского радио», он мне близок и понятен. Единственное, что для меня роднит театр и радио – и там и там надо хорошо разговаривать, а на радио еще и грамотно: в театре-то текст заранее заготовлен и выверен...
- Многие артисты – интраверты. На сцене они распахнуты для зрителей, генераторы энергии, а до и после могут быть угрюмыми и даже нелюдимыми. О тебе такого не скажешь...
- Некоторые меня называют «человек-праздник». Долгое время я таким и был. Сейчас такого в себе не чувствую. Хотя сейчас на дворе ноябрь, а это для меня не самый лучший месяц (хоть и день рождения) – в ноябре у меня постоянно что-то случается... Может быть, свою роль играет то, что сейчас я очень мало на сцене: на новой площадке, как я уже говорил, необходимы новые декорации, а денег нет, и спектакли, где я занят, сейчас практически не идут – первый спектакль будет 25 декабря.
- Если говорить о твоей режиссерской работе – спектакле «Ду-ду» по произведениям Иосифа Бродского - почему был выбран именно этот автор? Близко его мироощущение или были какие-то другие причины?
- Если уж раскладывать по полочкам, то в этом спектакле я читаю сонеты Бродского, которые читал на третьем курсе театрального факультета. А дальше, цитируя самого Бродского, «случайное, являясь неизбежным, приносит пользу всякому труду»: у Игоря Гладырева оказалось много песен на его стихи. И мы начали подбирать материал. У нас это называется «стихийная фантазия».
- И еще один вопрос как к режиссеру. Александр Ширвиндт как-то заметил, что, когда актеры его поколения, окончив институт, приходили работать в театр, то они были чересчур зажаты, и значительное время уходило на то, чтобы их раскрепостить. А нынешнее поколение молодых актеров приходится, наоборот, «закрепощать»: в театр они приходят, уже поснимавшись в рекламе и в сериалах, где рамок гораздо меньше...
- Во-первых, я в своих спектаклях играю сам, я их ставлю как бы изнутри... В разных театрах случается по-разному. Мы, например, не снимаемся в рекламе. Вот сейчас у нас пришла группа молодых актеров – и пока смотреть на это неинтересно. Наверное, пока – они же вырастут: когда я в театр пришел, наверное, тоже был не очень интересен. А зажим – это не только когда человек стоит столбиком. Когда человек весь дерганый – это тоже зажим, просто другого характера. Я же ставлю спектакли только с людьми, близкими мне по духу, и атмосфера у нас дружеская. Хотя это не значит, что мы каждый день обнимаемся: гладко ни один процесс не проходит, но мы все-таки пытаемся смотреть в одном направлении. Психофизика же у каждого актера своя. Свой опыт, свое образование (у нас в «Балаганчике» далеко не все закончили театральные факультеты).
- Несколько лет назад, рассуждая о современных технологиях, ты сравнил интернет с неким опасным вирусом. С тех пор мнение не изменилось?
- Нет. Конечно, я им пользуюсь, само собой. Мы как-то вели эфир из «Хэппи Молла» по скайпу. Как техническая возможность – я вот с родителями по скайпу разговариваю, и нет ощущения, что они живут в другом городе – это великое завоевание человечества. А так – люди стали меньше любить, меньше испытывать чувств, значит, будет меньше рождаться детей. В интернете все красиво и по-разному, а то, что с тобой рядом – далеко не всегда таково. Не зря же в каких-нибудь племенах или в Азии, где с технологиями сложно – люди голодные, а дети рождаются. А мы более-менее сытые – а детей нет.
- А какое, по-твоему, произведение или, может быть, герой могли бы считаться адекватным отражением сегодняшнего времени?
- А ты считаешь, что тот же Печорин – это время? Это человек, причем мятущийся...
- Человеческая натура не меняется с момента появления человека. Но бывают знаковые произведения или герои. Театр на Таганке же стал в 60-е знаковым театром...
- Это было вопреки. Там было много единомышленников...
Если говорить о мужском образе – как по мне, это почти все, что делает Хабенский. Человек думающий. Это если говорить о том, что созвучно моему мироощущению. Возможно, несколько депрессивному – но и он играет в основном депрессивных героев.
- Не в последнюю очередь – именно из-за того, что они думающие...
- Да, человек думающий вряд ли может быть бесконечно счастлив. Так что Хабенский – это без сомнений. И еще мой сын Леня – потрясающе светлый и хороший человек.
Дмитрий МАРКИН