09:45 13 июля 2017 ID (1912)
Дуэт «Редкая Птица», работающий в жанре авторской песни, явление заметное. В первую очередь потому, что вопреки традиции «главное в песне – текст», большое внимание уделяет музыкальной составляющей. Недавно после большого перерыва (связанного с долгой работой в столице) они вернулись в Саратов и выступили с программой из песен Булата Окуджавы. О современном подходе к авторской песне и положении дел в жанре – наша беседа с Владимиром и Лилей Муромцевыми.
- Какие впечатления остались от первого за долгое время саратовского концерта?
В.: - Тот большой перерыв в выступлениях в Саратове, который у нас образовался – почти 25 лет – конечно, открыл для нас много неожиданного. Стало ясно – все нужно начинать сначала. Легкие пути не для нас, мы решили воссоздать группу, которую в 1997 году создали в Москве – «Редкая Птица» - и выступить, так сказать, в нашем настоящем формате. Музыкантов в новый проект нашли быстро – это Виталий Лаврухин (бас-гитара) и Аркадий Неугасимов (скрипка), очень профессиональные ребята.
Темой Окуджавы мы занимаемся с 2003 года. Записали и издали альбом его песен, причем деньги были собраны по подписке – альбом можно считать народным! Сотрудничая с Российским фондом Булата Окуджавы, дали огромное количество концертов по всей стране и за ее пределами. И только теперь, в новом составе и при других обстоятельствах, выступили в Саратове. Организаторы концерта удачно выбрали площадку: публика, думаю, пришла в немалой степени из-за популярности старого ТЮЗа на Вольской. Зал после ремонта выглядит чудесно: новые кресла, красивая «одежда» сцены – и просторно, и уютно одновременно.
Л.: - Принимали нас очень хорошо, мы такого, если честно, даже не ожидали.
В.: - Вообще редко бывает так, что публика «взрывается» после какой-то одной песни. Это при том, что ожидания публики оправдываются, и не происходит «разрыва шаблона». В случае с «Редкой Птицей» всегда остается вопрос – примут или нет наши интерпретации авторских произведений. На этом концерте сработало все, что мы вложили в аранжировки, в драматургию. Отдачу почувствовали с первой песни, и так до финала, по нарастающей, когда под наш аккомпанемент запел весь зал. Эмоционально нас этот концерт очень согрел. С технической стороны также все было достойно.
У песен Булата Окуджавы своя судьба, и она никак не ограничена временными рамками и аудиторией. Иногда его творчество пытаются трактовать в контексте авторской песни. Мы здесь солидарны с позицией Ольги Владимировны Арцимович, которая предпочитает не смешивать разнородные вещи. Окуджава никакого отношения к авторской песне не имеет, такие люди, как Высоцкий или Булат Шалвович – сами по себе отдельный большой жанр. Мы с Лилей знаем как минимум двух очень точных копиистов. Один из них – Никита Джигурда, начинавший с песен Владимира Высоцкого, второй – Алексей Кудрявцев. Леше удалось практически невозможное - он «снял» Высоцкого один в один, вплоть до мимики, характерных движений и каких-то гитарных шероховатостей. На одном из концертов, слушая Кудрявцева-Высоцкого, я вдруг понял, что так нельзя, это больше похоже на цирковой трюк, но вот беда – один и тот же трюк повторяется на протяжении полутора часов. И уже кажется, что это не Леша Кудрявцев – это муляж, поющий голосом Высоцкого.
С Высоцким, по счастью, не произошло того, что случилось с песнями Окуджавы. Повторить Владимира Семеновича нельзя, интерпретировать очень трудно. В качестве немногих удач на этом поприще можно назвать работу Григория Лепса. А песни Булата кажутся простыми, исполнить их может любой, выучивший три гитарных аккорда. Таким образом песни «замыливаются», постепенно теряют свою остроту и свежесть. Мы пытаемся об этом говорить, когда ищем музыкальные, аранжировочные решения, когда предлагаем иное прочтение хорошо известных «истин».
- И именно благодаря своему прочтению, новой интерпретации ваша программа из песен Булата Окуджавы поначалу вызвала очень много споров. В чем вас упрекали ваши критики?
В.: - Первые наши исполнения происходили в среде московского КСП. Это достаточно большое объединение, где много людей, которых можно считать основателями движения. И на презентации нашей программы они тоже были. То есть это была аудитория, не готовая к каким-то революционным преобразованиям. А мы взяли и аранжировали эти песни. При том, что есть мнение, что сам Булат Шалвович не приветствовал никаких аранжировок и оркестровок – правда, все это на уровне каких-то слухов и домыслов, печатных подтверждений этому нет, поэтому нам было все равно.
Получилось непривычно ярко и энергично. Тотального отторжения не было, возникло очень много вопросов, а часть песен и вовсе была принята сразу.
Л.: - Многие люди говорили, что только сейчас они, наконец, услышали, поняли, о чем та или иная песня. До этого им казалось, что это не самые достойные внимания вещи, а здесь они услышали какие-то расстановки акцентов, смысл был усилен музыкой, и они сказали «Вы для нас открыли Окуджаву».
В.: - Да, причем это было не раз и не два, это стало общим местом. А некоторые и вовсе спрашивали: «А чьи песни вы пели? Окуджавы? А разве он такие мелодии сочинял?».
Л.: - И мы тоже в нем открыли для себя, помимо поэта, еще и замечательного мелодиста. Нам говорили: «А почему бы вам так же не сделать Визбора?». Но у Визбора нет такого мелодического богатства. Он чудесная личность, потрясающий актер, журналист, путешественник и солнечный человек, но в песнях он был сконцентрирован на тексте. Можно сказать, что он здесь выступал как журналист. А у Окуджавы – всегда философское осмысление.
В.: - Музыка в Окуджаве жила иначе. У него много есть от народных песен... Поэтому я и говорю, что КСП напрасно взяли его на свои знамена. Ему бы подошло определение «шансонье». Вертинский, Высоцкий, Галич, Окуджава – настоящие советские шансонье, со своей темой, своей мелодикой и сценическим образом. Конечно, сам Булат Шалвович никогда себя так не называл, предпочитая скромное «литератор». И всегда сомневался, насколько хорошо то, что он делает.
Л.: - Это вообще главный двигатель любого поэта, композитора, артиста – им никогда не бывает все равно.
В.: - Пока мы сидим на кухне, запивая водку чаем, и поем друг другу свои песни, пуская гитару по кругу, – это самодеятельная история. Как только песня стала публичной, пересекла невидимые границы и вышла на массовую аудиторию – человек становится автором, а песня автоматически переходит в разряд профессиональных творений.
- Так получается, что, по крайней мере, в нашей стране самыми массовыми становились именно авторские жанры. Авторская песня, рок, сейчас вот рэп – везде автор говорит о том, что тревожит его самого, и его песни из кухни выходят на стадионы.
В.: - Да, но мы часто путаем причину и следствие. О самодеятельной песне нужно говорить, как о социальном феномене, искусство здесь не причем. Отсюда стойкая путаница, которую, кстати, охотно поддерживают сами участники процесса: бардовская, авторская, самодеятельная и проч. В мутной воде трудно разобраться, кто есть кто. Если сейчас посмотреть уровень самодеятельной песни и поэзии – в интернете ведь все есть – вы ужаснетесь.
Л.: - Мы сами выросли из Грушинского фестиваля. И могу сказать такую вещь: одно дело, когда вы просто поете друг другу у костра, но когда ты выходишь на конкурсную сцену, то умный человек понимает: не прошел – значит, или тебе усиленно и много работать, или забыть об этом вообще. И нужно иметь мужество себе в этом признаться, а не мучить судей каждый год на всех фестивалях. Все-таки в жюри крупных фестивалей, как правило, сидят люди заслуженные и, по большому счету, одни и те же. А он спрашивает: «А кто это? Что он написал? Я его не знаю, а он в жюри сидит!». Так поинтересуйся, кто это!
В.: - Просто ограниченный кругозор. Даже сегодня, при наличии интернета и возможности найти информацию о каждом, люди очень редко дают себе труд это сделать. Им все равно.
- В творческой среде еще очень часто идут споры о деньгах. Некоторые ведь считают, что артисту или автору вообще нельзя зарабатывать тем, что он делает...
В.: - Мы портили имидж АП именно тем, что зарабатывали деньги. Там не принято говорить вслух и называть вещи своими именами. Принято материальный вопрос как-то оставлять за скобками. Известно, что есть значительная категория авторов и исполнителей, кочующих по фестивалям, сидящих в жюри и выступающих в гостевых концертах. Это их хлеб. И расценки по большей части известны. Ну и вперед! Если ты – мастер, если тебе есть, что сказать людям, чему-то научить – флаг в руки! И достойную оплату твоего труда.
Л.: - А сколько бардов, которые оставили свои прежние профессии и стали зарабатывать песнями?
В.: - В КСП есть такая старая линия: вот мы сели в кружок, вот тебе чай, печеньки, сейчас друг другу попоем. Но это социальная тема, кружок по интересам. А мы еще в 90-х говорили: если вы выходите на сцену, а люди платят деньги за представление, то вы уже артисты, хотите вы этого или нет. Некоторые, особо фанатичные адепты, тыкали в нас пальцем: смотрите, они переоделись перед выходом, надели туфли, костюм – продались попсе!
- А у молодых бардов часто встречается другая проблема. С тех времен, когда это явление только зародилось, прошло уже больше полвека. Изменилась страна, жизнь людей, язык... А человек берет гитару и пытается разговаривать все на том же языке. Выглядит это, мягко скажем, нелепо и слушать таких авторов бывает скучновато...
Л.: - Тех, кому удается говорить новым языком, мы знаем.
В.: - Это Григорий Данской, например, Екатерина Болдырева, Ксения Полтева. Среди наших знакомых наберется не больше десятка.
Л.: - А тот, кто пытается петь по-старому – он просто не знает, что сказать. Все темы, которые можно, уже поднимали.
- Но ведь старые темы можно раскрыть по-своему...
Л.: - Ну что, вы сейчас будете петь, как вы покоряли Север, про «вершины, на которых никто не бывал»? Сейчас все начинают копаться в себе, свои кармы выискивать... Действительно, слушается скучно. Впечатление, что просто есть группа людей, которым во что бы то ни стало надо собираться в стаю, тусить. А для этого нужно говорить друг другу приятные слова. И все превратилось в сплошной павлиний двор, где, естественно, ничего не происходит.
В: - Из таких авторов просто, что называется, «не прет». Чаще всего это говорит о том, что человек находится в статусе «тусовщика», такой «быстрый» элемент социальной группы. Графоманы ведь тоже пишут и внешне неотличимы от поэтов. Так сложилось, что наш «автор» склонен к перфомансам, в качестве выразительных средств он выбрал гитару и мелодекламацию, ему сказали, какой он гениальный – всегда найдутся друзья, которые будут говорить «Ты лучший, просто тебя не понимают»... Люди не самокритичны, они не способны посмотреть в зеркало.
Если все-таки чувствуешь, что должен быть на сцене, то должен найти какие-то свои, оригинальные формы существования. А когда люди достигают какого-то определенного уровня – творческого уровня – их уже по-другому воспринимают. Если человек начинает говорить о себе как о самодеятельном артисте с самоиронией – он уже перестает быть самодеятельным.
Беседовал Дмитрий МАРКИН