Несколько лет назад Александра Блонского узнавали на улицах не только поклонники его песен, но и телезрители. Сегодня Александр занимается на телевидении не столь публичной работой. Впрочем, это позволяет отстраниться от «официального» образа и сосредоточиться на том, что сам Блонский считает для себя главным – на творчестве. В этой области тем для беседы гораздо больше…
К слову, этим разговором «Репортер» открывает цикл интервью с представителями саратовских СМИ. Общаясь с чиновниками и депутатами, часто ловим себя на мысли, что наши коллеги-журналисты гораздо интереснее как люди. Воздадим же им должное!
- Александр, твои песни привычно слышать на традиционных площадках – в музыкальных клубах и концертных залах. Однако в последнее время можно увидеть тебя выступающим в заведениях, изначально не предназначенных для музыкальных мероприятий. Поскольку концерты в клубах не прекращаются – это явно не проблемы с востребованностью. Тогда что – поиск новых форм или «хождение в народ»?
- Ну, из народа мы никуда и не выходили… Из общения с простыми саратовцами разных социальных слоев черпается настроение. Я в этом не вижу ничего зазорного. Не такие уж мы звезды, чтобы пренебрегать возможностью сыграть где бы то ни было. Кроме того, самое приятное в таких выступлениях – это то, что можно обходиться практически без аппаратуры, но при этом требуется большая степень откровенности и эмоциональности, чтобы достучаться до человека, который, придя в кафе, изначально не был настроен никого слушать. То есть задача в том числе – попробовать спеть свои и чужие песни людям, которые обычно в музыкальные клубы не ходят. Хорошая проверка себя, а почему нет?
Если брать самую высокую планку, то можно вспомнить группу «Rolling Stones». Они в прежние времена перед началом большого гастрольного тура обкатывали его в небольшом лондонском клубе. Таким образом они испытывали на публике новые песни и готовили себя к более масштабным выступлениям. Если уж такие мастодонты, пусть и не настраивая гитары – привет Юрию Лозе – всё же выкладываются на концертах, не брезгуют маленькими пабами, то нам-то сам Бог велел: мы живем в провинциальном городе и исполняем незатейливые песенки, и хотелось бы, чтобы они были понятны всем.
- Как тебе кажется, здесь есть какая-то параллель с квартирниками 80-х годов?
- Безусловно, это прямое продолжение квартирников – это тот же формат, музыкально-разговорный.
- Почему этот формат, к которому раньше прибегали вынужденно (из-за отсутствия возможности официальных выступлений), оказался востребован сейчас, когда даже самый неизвестный и некоммерческий артист может выступать в каких-либо музыкальных клубах?
- По той же причине, по которой существуют, например, всевозможные блоги (которые по большей части представляют собой откровения, предназначенные для самих себя). Здесь больше самовыражения. Потом, квартирник же не требует какой-то формализации, привязки к арендованному помещению и вообще соблюдения каких-либо условностей. Ты можешь просто собрать круг людей, которых ты знаешь, и артиста, готового выступить в таком формате, и случается какой-то акт искусства, скажем так.
Сейчас же, благодаря развитию интернета, вообще эпоха самодеятельности. Ты можешь делать что-то примитивное, но по какой-то причине это может стать востребованным и популярным. И при всей глупости, которая там происходит, настоящие вещи тоже могут просочиться.
Я вот недавно смотрел концерт Брайана Адамса «Bare Bones». Концерт проходил в большом зале, а на сцене – только он с гитарой и еще один человек ему на рояле помогает. И такая энергетика исходит! Вот такая непритязательная форма, и не нужно никаких декораций и симфонических оркестров.
- Давно хотел спросить о твоих истоках как автора. Понятно, что то, что человек пишет – это в первую очередь его личное. Но все равно всегда есть что-то, что повлияло. Мне, например, кажется, что тебе должен быть очень близок Майк. «Тёмно-синим покрылись небесные своды…» - это же совершенно майковская, по-моему, история, только немного по-другому рассказанная…
- Может быть. Естественно, Майк повлиял – «Зоопарк» я тоже слушал, так сказать, на этапе становления. В не меньшей степени повлиял и «Крематорий»... Вообще, начал я слушать, естественно, англоязычную музыку – лет с 13 до 16 слушал только ее. Сначала переслушал весь «первый эшелон», потом дошел до каких-то не очень известных коллективов. Потом и наш, отечественный рок тоже случился в моей жизни. Сначала почему-то очень понравился «Крематорий», как ни странно – какой-то своей необычностью. А потом, естественно, все остальные. «Машина Времени» для меня была слишком традиционной и предсказуемой, что ли. А вот «Аквариум» очень впечатлил, особенно альбом «Десять стрел», который стал моим любимейшим из альбомов того времени. Ну, и Высоцкий, конечно, оказал сильное влияние. И про Тома Уэйтса не забудем – хоть и не русскоязычный, но близок по смыслу и духу.
Майк же оказался ближе в том плане, что я в конце концов пришел к такой ритм-н-блюзовой основе, а он был одним из лучших образцов адаптации этого начала рок-музыки на нашей российской почве. Поэтому, вероятно, что-то у меня проскальзывает из Майка.
- Если брать не только музыку, но еще и литературу, то, наверное, в числе твоих любимцев должен быть и Довлатов – его грустная ирония над происходящим вокруг маразмом…
- Ты совершенно прав, он мне очень близок по мировоззрению.
- Как тебе фильм «Конец прекрасной эпохи», кстати?
- Я ожидал большего, мягко говоря. Вся тоска, ирония – все приправы ушли, и получилось очень пресно. Фильм вышел черно-белым не только по картинке, но и по содержанию – каким-то односложным. Этого совершенно нет у Довлатова. Он, конечно, не мастер каких-то вторых и третьих смыслов, но у него всегда присутствует бытовая иносказательность.
- У него в «Компромиссе» была, на мой взгляд, ключевая фраза, которая могла бы стать эпиграфом ко всем его книгам: «Как же глупо складывается жизнь!».
- Эта озадаченность всем происходящим у него буквально сквозит. Мне близко в Довлатове острое понимание того, насколько все люди нелепы и неуклюжи при всех их попытках соответствовать каким-то представлениям, каждодневным стараниям как-то приукрасить себя, прихорошиться, преподнести в наиболее выгодном ключе. А за всем этим, стоит только ковырнуть, скрывается какая-то несуразица, нелепица. И, к сожалению, очень немногие люди способны понять, что они неуникальны. И из понимания этого как раз и возникают его книги.
Тем не менее Довлатов все равно сохраняет добрую ироническую основу, цинизма там нет. И вот это сочетание доброты и боли во многом присутствует в блюзе. В блюзах бывают выпады в отношении ушедшей возлюбленной, но, как правило, преобладает все-таки «когда-нибудь ты пожалеешь».
- А в современной музыке и литературе тебя вообще что-нибудь радует?
- Конечно. Во-первых, у меня еще и из старого не все освоено – я не настолько «затрендован», чтобы стараться прочитать только все самое свежее и актуальное. Смысл есть и в том, чтобы прочитать то, что было написано когда-то – причем не обязательно какими-то общепризнанными классиками, а пусть даже людьми, условно говоря, из второго-третьего эшелона. Не хотелось бы сыпать названиями – назовешь какую-то книгу, а потом окажется, что забыл о другой, которая произвела не меньшее впечатление. Сейчас же много информации.
Другое дело, что однозначно не ослабевает желание что-то для себя открывать – читать, слушать, смотреть. Но опять же без оглядки на текущие актуальные тенденции. Я сам для себя что-то открываю – допустим, я наметил себе прочитать какого-то японского автора, значит, не спеша буду реализовывать.
Сейчас, мне кажется, просто «из воздуха» что-то сотворить нереально – все это переработка уже прочитанного и прослушанного. Главное – все это проанализировать самому, чтобы получился не вторичный продукт.
- Немного философский вопрос. У тебя есть такая песня «Разрушать» - «Не от каждой боли родится благодать». Как ты считаешь, почему во многих творческих людях так сильна тяга к саморазрушению? Можно еще понять, когда негативные моменты каким-то образом стимулируют творчество, но когда человек в это саморазрушение превращает всю жизнь, и никакой благодати от боли давно уже быть не может?
- Однозначный ответ, наверное, даже специалисты не смогли бы дать. Во-первых, ты же не всегда можешь вовремя остановиться и переключиться. Едва ли кто-то специально ставит себе задачу – вот я сейчас себе «расширю сознание», а утром что-то напишу. Моррисон, правда, говорил об этом, но он ушел молодым – мне кажется, если бы он говорил о творчестве лет в 35-40, это было бы несколько иначе. Можно, конечно, сослаться на полноту эмоций – несут тебя «кони привередливые», и не всегда человек способен «удержаться на краю». Конечно, у людей такого склада есть потребность периодически «ходить по краю», но это свойственно не только творческим людям – есть просто любители адреналина. Наверняка есть и те, кто сознательно на это идет.
Мне проще, конечно, отталкиваться от своего личного опыта. Наверно, во мне что-то такое тоже есть, но я, слава Богу, печально знаменитый 27-летний рок-н-ролльный рубеж благополучно преодолел. Это отражено где-то и в песнях, но, конечно, требует более серьезного осмысления – может быть, в прозаической форме. У меня постоянно появляются какие-то записки – дневниковые наблюдения о себе и окружающих, может быть, когда-то это и воплотится во что-то единое, но… время собирать камни еще не пришло.
- Одна из самых известных твоих песен – «Про мечту». «Укради мне мечту – у меня нет своей…» То есть без мечты настолько невыносимо жить, что ее нужно добыть любым путем?
- Безусловно. Как же без мечты? Желательно, чтобы их было даже несколько, на мой взгляд. Но хотя бы одна – обязательно.
- Она должна быть несбыточной?
- Нет, как раз наоборот. Для меня (не для моего лирического героя, а для меня лично) мечта – это цель, это что-то, до чего можно дотянуться. Главное, чтобы после этого не потерялся смысл жизни, чтобы еще куда-то хотелось стремиться. То есть я не такой оголтелый романтик и идеалист – рациональный подход во мне тоже присутствует. Привязка к жизни сильна – наверно, поэтому в своих внутренних разрушительных процессах мне удалось не перейти какую-то совсем уж страшную грань.
Тяга к жизни, жизнелюбие во мне все-таки побеждает. И мечта для меня – не сыграть на одной сцене, условно, с Полом Маккартни – во-первых, это вряд ли случится, во-вторых, зачем? – а что-то такое, связанное с духовным ростом. Если я почувствую, что сумел обуздать страсти, которые меня все время одолевали, научился ими управлять – это было бы для меня своего рода исполнение мечты. Хотя и не только это, конечно.
Дмитрий МАРКИН